Русская философская мысль самобытна и богата на учения самых разных направлений — от религиозной философии до космизма. Чтобы систематизировать знания о них, философ Алексей Козырев составил подборку из пяти книг об авторских концепциях истории русской философии.
Первая книга «Очерка» вышла в издательстве «Колос» в 1922 году. Вторая так и не увидела свет: ее рукопись пропала. В этом издании материалы ко второму тому тщательно реконструированы исследовательницей творчества Шпета Татьяной Щедриной с чутким участием Марины Густавовны Шторх, дочери философа.
Ученик Гуссерля и большой любитель немецкого пива, между западным Разумом и восточной Мудростью Шпет делает однозначный выбор в пользу первого — это очевидно западническая концепция истории русской философии. Он будто даже обижен на солунских братьев, не давших нам возможность освоить богатство античности на латыни и древнегреческом, и, как и положено западнику, ругает Византию. Но у книги есть свои преимущества: дотошность исследователя и хорошее знание источников. Шпет разбирает источники философского трактата Александра Радищева и диссертации Николая Чернышевского, пристально анализирует Александра Герцена и Петра Лаврова, не обходит стороной духовно-академическую философскую школу, например учителя Соловьева Памфила Юркевича.
За академизмом и научностью скрывается живой человек, ничуть не менее русский философ, несмотря на его фамилию, идущую от балтийских немцев. Нужно отметить, что Шпет не был выслан и не уехал, а в 1920-е годы, пока ему позволяли, продолжал академическую философскую работу в ГАХНе и других организациях.
Сергей Михайлович Половинкин — настоящий русский философ. Он любил общение и задушевные разговоры о философии за рюмкой чая, философскую баню, которая представляла яркий феномен философской жизни Москвы. Еще недавно можно было услышать его лекции в РГГУ. Сегодня нам остаются его работы, не все они еще изданы.
Главная тема работ Половинкина — отец Павел Флоренский. Долгие годы Сергей Михайлович был сотрудником группы по изданию его собрания сочинений, готовил к печати рукописи, комментировал. По первому образованию математик, он любил Лейбница и считал, что русская философия ему многим обязана. В философии его больше всего влек персонализм и все, что с ним связано. Половинкина волновало то, что делает философию не абстрактным набором идей, но связывает их с носителями, проявляет их в общении, дружбе, любви, ненависти и прочих модусах отношений. Поэтому часть статей сборника посвящена сообществам: московской философско-математической школе, религиозно-философским собраниям и обществам, кружку ищущих христианского просвещения.
Виктор Павлович Визгин — маститый философ, блестящий знаток и переводчик Габриэля Марселя. Его книга интересна сопоставлениями русской философской традиции с западной мыслью, прежде всего французским экзистенциализмом и персонализмом. В ней дышит живой дух увлеченного человека, прекрасно знающего современную научную философию и имеющего вкус к философии как делу самопостроения личности.
Философской прозе Виктора Визгина свойственна присущая русской мысли страстность и широкая культурная эрудиция. В книге можно прочесть главы о недавно ушедших Алексее Лосеве, Корнее Чуковском, Сергее Дурылине. Кроме того, Визгин включил в свою работу главы об Александре Михайлове, Георгии Гачеве, Сергее Половинкине — современниках, которые ушли в мир иной совсем недавно, — чтобы осознать их масштаб. Безусловно, они причастны к русскому философскому делу.
Чижевский — ученик Николая Лосского и Василия Зеньковского, выпускник Киевского университета, впоследствии маститый немецкий профессор, философ и историк философии. Его труд по праву считается лучшим исследованием восприятия гегелевской философии в России XIX века. «В тарантасе, в телеге ли еду ночью из Брянска я, Всё о нем, всё о Гегеле, моя дума дворянская», — написал русский поэт Алексей Жемчужников, один из создателей Козьмы Пруткова. Гегель действительно имел огромное, почти религиозное влияние на русскую интеллигенцию, причем как на славянофилов, так и на западников, как на консерваторов, так и на революционеров. В книге можно найти широкий спектр имен, известных и не очень. К примеру, в ней заходит речь о философе-гегельянце Павле Бакунине, брате знаменитого анархиста.
С этой книги протоиерея Зеньковского начинали знакомство с русской философией многие читатели: она переведена и издана на нескольких европейских языках. Зеньковский уехал в эмиграцию уже состоявшимся профессором Киевского университета. Он преподавал в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже, а священником стал довольно поздно, во время нацистской оккупации, после нескольких месяцев в тюрьме.
Эта книга — его диссертация на степень доктора богословия. Первая часть посвящена досистемному периоду в истории русской философии. Зеньковский начинает не с Древней Руси, а, как и положено киевскому профессору, с полумифической фигуры украинского странника и мистика XVIII века Григория Сковороды. Вторая часть посвящена системам и начинается с Владимира Соловьева, дальнего родственника Сковороды и центральной фигуры в русской философии XIX века. Зеньковскому нужно показать, что русская философия, как и любая другая, подходит под необходимые рубрикаторы: материализм, спиритуализм, имманентизм, персонализм и прочие -измы. Стиль изложения не становится слишком тяжеловесным: спасает богатая эрудиция автора, который словно купается в океане мысли. Как православный священник, он старается найти отблеск учения Христа даже в закоренелых революционерах, радикалах и атеистах.